…Христианин говорит: «Если бы все были добрыми, все стали бы счастливы». Социалист говорит: «Если бы все были счастливы, все стали бы добрыми». Фашист говорит: «Если бы все подчинялись государству, все были бы счастливы и добры». Лама говорит: «Если бы все были подобны мне, счастье и добро не имели бы значения». Гуманист говорит: «Счастье и добро нужно тщательно проанализировать». Последнее мнение наименее спорно…
…Думаю, уединенность это очень, очень верный сигнал будущего писателя. Чувство личного одиночества, да, это более удачное определение. В известном смысле, я не жил уединенно, конечно. Я ходил в школу и все прочее. Но сейчас мне кажется, что если б мне показали класс детей и попросили выбрать будущего романиста, я бы искал не слишком общительных, а еще тех, кто… Кто не умеет показать себя, если события происходят в настоящем времени. Такие люди отступают в споре, а потом изобретают новый сценарий событий, которые уже произошли. Для писателя важно жить в двух мирах, и это, я бы сказал, основной предопределяющий фактор… Неспособность жить в реальности. Поэтому приходится бежать в нереальные миры. Я бы сказал, что это, на самом деле, относится к любому искусству. Но, возможно, больше других к писательству…
…Думаю, мне никогда не были по-настоящему нужны другие человеческие существа. Это не значит, конечно, что мне не доставляет удовольствия иногда встречаться с ними. Но другие люди необходимы мне в меньшей степени. Гораздо важнее такие загадки, как климат, какая-то преждевременность Западной Англии. Вот что мне всегда так нравилось. Что весна наступает чуть раньше, чем во всей стране, а еще я обожаю море. Думаю, сейчас я уже не смогу жить без шума моря. Я один из тех чудаков, которые любят горизонт, пляжи, берег. И если бы мне надо было дать определение идеальному месту жительства, то обязательной составляющей было бы отправляться спать под шум моря…
…Многие годы я чувствовал себя изгнанным из английского общества, точнее, возможно, из общества среднего класса. Но я никогда не чувствовал себя изгнанником самой Англии, ее климата, природы, городов, ее прошлого, искусства, но да, да, я как будто в ссылке. Я думаю, для романиста это хорошо. Если романист не в ссылке, подозреваю, он попадет в беду…
…Я думаю, больше всего мне нравится изучать и запоминать природу. Если понаблюдать за природой, нельзя не заметить ту роль, которую риск играет в обычном поведении самых обыкновенных птиц, животных и растений. И когда я пишу, я понимаю, что это невероятно рискованная процедура. «Рискованная» не в смысле «опасная», я имею в виду, что… Риск играет огромную роль. Я не знаю, откуда приходят хорошие идеи. Не знаю, почему одним утром слова идут сами, а другим не идут ни в какую. Не знаю, почему герои не ведут себя так, как я планирую. Кажется, это так глупо. Ты придумал героя. И он должен быть полностью твоим творением. Но, уверен, Вам знакомы такие моменты, когда герой заявляет: «Я не стану этого говорить. Ты, может, и запланировал так, но я не стану». И ты берешь верх, сводишь такие ситуации на нет, но какой ценой. Для меня это полностью вопрос риска. Понимаете, есть в этом какая-то загадка…
…Уверенность не добавляет человеку счастья. Людям не хватает загадки. Весомым доказательством, я думаю, служит тот факт, что литературные жанры таинственной истории, детектива и шпионского триллера столь популярны. А нам всем известно, что с коммерческой точки зрения именно эти жанры сегодня наиболее успешны. Я думаю, так происходит повсюду из-за иллюзии, будто наука решила все проблемы, тогда как люди в своей повседневной жизни, осознанно или нет, понимают, что множество вещей так просто не объяснить. А еще я думаю, что все искусство, на самом деле, построено, во-первых, на идее неизвестного, а во-вторых, на идее непознаваемого, невозможного…
…В этом отношении мне всегда нравится одна вещь в моих книгах. Она, как мне кажется, придает им движение вперед. У меня есть некий архетипический образ, который я ассоциирую с романом. Это путешествие. Такой роман, то есть роман-познание, где центральному герою приходится что-то познавать, действительно, придает повествованию некую энергию. И он, действительно, захватывает читателя, потому что большинство читателей сами хотят что-то познать. То есть это своего рода двигатель. Думаю, двигатель книги…
… В романе можно анализировать мысли и подсознательное так, как камера никогда не сможет. Есть множество технических особенностей. В романе можно совершенно легко менять местоположение и время, а на съемках с этим начинаются проблемы. Но гораздо важнее, я думаю, то, что слово это не конкретный образ. Допустим, я сочиняю такое предложение: «Она перешла дорогу»… Если это сценарий, и если снят фильм, то все, что увидят зрители, это как совершенно определенная она совершенно определенно переходит через совершенно определенную дорогу. А в романе, на самом деле, многое привносит именно читатель. Для каждого читателя предложение «Она перешла дорогу» будет немного отличаться, потому что каждый читатель создаст его из собственного запаса образов. Взять хотя бы самые знаменитые книги, «Войну и мир» или романы Джейн Остин. Из многих, многих миллионов читателей ни один не воссоздал роман, ни один читатель никогда не смог воссоздать роман одинаково. Для меня это потрясающее богатство, которое, в том числе, относится и к поэзии – и к поэзии, и к прозе – исключительная свобода единения. Существует некая взаимосвязь читателя и писателя. Но она исчезла в визуальном искусстве. Камера сродни фашизму: она как будто говорит, что позволено видеть только один конкретный образ. Она уничтожает свободу воображения, которой наделены слова, вербальные знаки. Вот почему я уверен, что роман, возможно, умрет, но проза, вербальный знак, не умрет никогда, поэзия не умрет никогда…
Из разных немногочисленных интервью с Джоном Фаулзом
Прочитала сборник новелл Дж.Фаулза «Башня из черного дерева». Интересные ситуации, заставляющие перечитывать страницы по нескольку раз, чтобы понять, прочувствовать, и сидеть думать-думать-думать. Необычные обычные персонажи и хочется узнать, как они в результате поступят, и поступят ли, а то и просто решат пустить всё на волю случая. Каждая новелла со своим особым настроением, они не похожи друг на друга, но они все обескураживают.
Честно говоря, первые страницы давались с трудом — не покидало ощущение что читаешь случайную долгую историю. А потом… так все интеллектуально — построение диалогов, легкие акценты, оттеняющие настроение. Детали — которые тебя окутывают словно кружевом. Внутренние переживания героев, а плюс ко всему — тема живописи, как будто дали шанс прикоснуться к чему-то одновременно высокому, и при этом — интригующему и порочному. Все на полутонах, со всей этой внутренней борьбой. Понравилось. Стиль, герои, сюжет — все в обволакивающем единстве, сплошное эстетическое торжество, философски-размыслительная прогулку по свежему лесу, которая необязательно приведет к чему-то утешительному и жизнеутверждающему.
Хочу читать ещё. Джон Роберт Фаулз (John Robert Fowles; 31.03.1926 — 5.11.2005) — английский писатель, эссеист, сценарист, литературный критик.
Романы и новеллы — «Коллекционер» (англ. The Collector, 1963), «Волхв» (англ. The Magus, 1965), «Женщина французского лейтенанта» (англ. The French Lieutenant’s Woman, 1969), «Башня из чёрного дерева» (англ. The Ebony Tower, 1974) — сборник новелл, «Дэниел Мартин» (англ. Daniel Martin, 1977), «Мантисса» (англ. Mantissa, 1982), «Червь» (также «Куколка»; англ. A Maggot, 1986).
Эссе — «Аристос» (англ. The Aristos, 1964 — сборник философских размышлений, «Кораблекрушение» (англ. Shipwreck, 1975) — текст к фотоальбому, «Острова» (англ. Islands, 1978) — текст к фотоальбому, «Дерево» (англ. The Tree, 1979) — текст к фотоальбому, «Кротовые норы» (англ. Wormholes — Essays and Occasional Writings, 1998), «Дневники», том 1 (2003) и «Дневники», том 2 (2006), «Высокогорные вершины знания» (англ. The high ridges of knowledge, 2000).