ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ 1921-1944
… жизнь имеет базисом не истину, а свободную игру и радость.
… где сила — там нет свободы, свобода там — где совесть и отсутствие стыда перед собою за дела свои.
Искусство заключается в том, чтобы посредством наипростейшего выразить наисложнейшее. Оно — высшая форма экономии.
Сердца пути не разгаданы, человек человеку далек.
Чиклин — примитивный свежий человек.
Если сравнить живых с умершими, то живые говно.
Как хороша жизнь, когда счастье не достижимо, и о нем лишь шелестят деревья и поет духовая музыка в Парке культуры и отдыха.
Любви хотят люди, не имеющие общественного значения.
Климат — социальная функция.
Люди в колхозе, даже при неурожае, стесняются жаловаться.
Беспощадная к себе забота.
Страна темна, а человек в ней светится.
Всенародная инсценировка.
Как хороша жизнь от глупости.
Чего ты боишься смерти, так ты уже был мертв: мы до рождения были все мертвы.
Как не похожа жизнь на литературу: скука, отчаяние. А в литературе — «благородство», легкость чувства и т.д. Большая ложь — слабость литературы. Даже у Пушкина и Толстого и Достоевского — мучительное лишь «очаровательно».
Всюду герои — читал Кузява, — а среди тысяч знакомых людей таковых не нашел ни одного.
Люди давно выдумали все мысли, все думы наши старые, только чувства всегда новые.
Сознание себя Иваном — дураком, это самосознание народа (класса). — Самое такое сознание показывает, что мы имеем дело с народом-хитрецом, с умницей, который жалеет мучиться, что он живет в дурацком положении.
Один из основных многих типов лже-ударника — Панченко.
Писать надо не талантом, а «человечностью» — прямым чувством жизни.
Красота есть обратное понятие. Кто некрасив, тот более намучен социальным неустройством. Кто красив, те избежали неустройства. Но через некрасоту можно достигнуть высшей красоты. А некрасота, это преходящее состояние человека, когда он в мучительности.
Человек устроен по настроению, как волна морская.
Человек не перестает жить потому, что у него нет пищи, одежды, жилища.
Себя я чувствую другим всегда, когда лишь что-нибудь прелестно.
И пьянство ведь основано на перемене своей души.
Инстинкт «человечности и пр.» крайне не прочен, он исторически приобретен, он может быстро замениться «основным» инстинктом животного эгоизма.
Крестьянин имеет переменную душу — от погоды, природы, от ветров и потоков.
Не чувствуй себя, — так же, как тебя не чувствуют другие.
Наибольшое изменение или горе последовало после путешествия Хр. Колумба, что земля круглая, безысходная, а не плоско-бесконечная.
Выпей водки — сразу все мировоззрение переменится.
Человечество — без облагораживания его животными — погибнет, оскудеет, впадет в злобу отчаяния, как одинокий в одиночестве.
Ведь все люди живут в личной жизни с разбитым сердцем. Но дело в том, чтобы жить с цельными сердцами.
Она (Москва) совсем плоха, но героически меняет себя и все, ибо окуда же хорошее, высшее, как не из дела, не из напряжения себя, не из мученичества, а Сарториус ищет какого-то пассивного, настоящего, кем-то (кем-же?) созданного счастья, вообще «истины».
Надо относиться к людям по отцовски.
Опять Амударья, Чарджуй, опять я в песках, в пустыне, в самом себе.
Кто остановился, тот узник самого себя.
Пионеры. В Америке etc. — там пионерская ярость объяснялась целью наилучшего оседлого личного благоустройства, а наши азиатские инженеры-пионеры? Спортсмены работы — душу поскорее в патефон, и жена его вращается одна по полу под воющие пластинки.
Жить внутри разом нечем, отсюда и все технические игрушки, все «творчество».
Удовольствие не обучает человека.
Два человека — один ведет через трудности, другой через легкости. Любят только первого и обожают его по справедливости.
М.б., спасение мира в переходе с оседлого на кочевое положение.
Мне давно казалось, что в уме, силе, храбрости человека есть что-то скверное.
Все истины ограничены. Мудрость знает это и не выходит за их границы. Каждая истина действительна в пределах, — взятая больше, она лож и заблуждение.
Живой, это тот, на ком заживает боль. Другие — не живые (которые не имеют боли).
Путешествие. «Надо идти именно туда, в сверхконкретность, в «низкую» действительность, откуда все стремятся уйти».
Люди живут не любовью, не восторгом, не экстазом, а особым чувством тихой привязанности и привычки друг к другу, как верные муж с женой, как крестьянское большое семейство за одним столом.
Крестьянин живет в кооперации с животными и растениями — отсюда и его большее человеколюбие. Конец крестьянства недопустим — это источник человечества и человечности.
Пока я люблю и могу любить, не может быть, чтоб плохо было на свете, да и не будет плохо.